BASIL KERSKI
Сложно писать об эссе Ежи Стемповского, не думая о Ежи Гедройце. Точно так же сложно представить себе размышления о значении «Литературного института» для польской литературы и политической мысли, игнорируя Стемповского, легендарного Павла Гостовца парижской «Культуры». Стемповского и Гедройца объединило решительное противодействие современному национализму, традиции эндеков рассматривать польскость как этнический признак. Для Стемповского и Гедройца Польша – это не только общность памяти и языка, но и культура, которую питали многочисленные культурные источники Центральной и Восточной Европы. Польскую культуру Стемповский и Гедройц рассматривали как совокупность сближений народов и религиозных и этнических сообществ, которые на протяжении сотен лет были частью Речи Посполитой. Польская культура – это еще и территория ответственности за многокультурное наследие Центральной и Восточной Европы. Отказ от национализма Стемповский и Гедройц считали своим патриотическим долгом, поскольку как поляки чувствовали ответственность за судьбу не только своего народа, но и всей Европы.
Стемповский и Гедройц воспринимали себя одновременно и как поляков, и как восточных европейцев. Ракурс, с которого они смотрели на польскую культуру, не имел ничего общего с ностальгией по утраченной идеализированной империи; в этой культуре отпечаталось осознание угроз, растущих из националистической идеологии – из принципа антагонизма этнических групп или религиозных сообществ, принципа, ограничивающего идентичность человека одним измерением, определенным авторитарными политиками, принципа, сводящего историю к единственно правильной интерпретации.
Патриотизм как принцип защиты универсальных ценностей
Тимоти Снайдер, американский историк Центральной Европы и специалист по Ежи Гедройцу, в недавно опубликованном эссе «О тирании», подытоживающем опыт ХХ века в форме двадцати лекций для наших современников, предпринял попытку описать главнейшие различия между националистами и патриотами, подчеркивая положительные черты патриотизма. На мой взгляд, рассуждения Стайдера можно применить к описанию формы патриотизма, свойственной кругам «Литературного института». Американский историк охарактеризовал национализм как мировоззрение, оторванное от реальности, поскольку единственная истина националистов – неприязнь, которую они ощущают, глядя на других. Безусловные ценности, этические или эстетические, для националистов существуют только условно, поэтому Снайдер описывает национализм как релятивистское мировоззрение. «Патриот же хочет, – пишет Снайдер, – чтобы народ соответствовал собственным идеалам, что означает желание становиться как можно лучше. Патриот вынужден считаться с реальным миром – единственным местом, где его страна может быть окружена любовью и заботой. Патриот исповедует универсальные ценности и принципы и с этой мерой подходит к своему народу, всегда желая ему добра и одновременно стремясь к тому, чтобы его народ становился еще лучше»[1].
Патриотизм как мировоззрение, тесно связанное с защитой универсальных ценностей, патриотизм, понимаемый как стремление к тому, чтобы на фундаменте универсальных ценностей народ развивался дальше, заботясь об окружающем мире, – данное определение патриотизма точно описывает принципы Ежи Стемповского и Ежи Гедройца, их взгляды касательно Польши, ее культуры и Европы в целом.
С такой патриотической (а не националистической) перспективы высоких стандартов Стемповский и Гедройц после окончания Второй мировой войны – после уничтожения Центральной Европы тоталитаризмами, гитлеровским и сталинским, – пытались на эмиграции возродить независимую польскую культуру. Советская оккупация Польши и разделенная Европа были для них неприемлемы. В то же время антинационалистический патриотизм склонял их к критическому мышлению об уничтоженной Гитлером и Сталиным Второй Речи Посполитой – о государстве, которое они, молодые чиновники на высоких постах, помогали создавать. Гедройц и Стемповский задавали неудобные вопросы о причинах военного и политического поражения довоенного польского государства. Фокусировка исключительно на внешних факторах – империалистической агрессии нацистской Германии и советской России – их не устраивала. Они опасались, что это надолго обречет поляков на позицию жертвы, мучеников, лишит их гражданской субъектности и отвлечет от важных вопросов, касающихся направления, в котором нужно выстраивать польскую политическую культуру.
В неспособности создать демократическое социальное государство, уважающее права национальных меньшинств, Стемповский и Гедройц видели самые слабые стороны польского государства, возрожденного в 1918 году. Из этой неудавшейся попытки построить в Польше демократию, а также из фундаментального опыта мировых войн, массовых убийств и архипелага ГУЛАГ они старались сделать выводы, которые помогли бы развитию послевоенной Европы, задумывались над основами демократической политической культуры поляков, над путями повторного обретения Польшей независимости.
Диалог с соседями и возрождение Польши
Одним из путей возрождения демократической Польши и обеспечения долговечного мира в послевоенной Европе для Гедройца и Стемповского было начало диалога с соседями. Старания изобрести язык, чтобы говорить с ними о тяжелом опыте и о будущем, был ключевым в формировании нового представления о мирном порядке в Европе.
Сегодня писать и говорить о польско-украинском диалоге или о партнерских взаимоотношениях поляков и немцев легко. Но после Второй мировой войны – после Шоа, после преступлений немцев против поляков, после сталинских насильственных переселений поляков, украинцев или немцев – какой-либо «нормальный» политический диалог между народами Центральной Европы (коллективный или на уровне отдельных граждан) долгое время был практически невозможен. В коммунистической пропаганде значительное место занимала риторика о мире и международном согласии в странах коммунистического лагеря, но диалог с соседями был огромным табу. Неразрешенные конфликты между поляками и их соседями легитимизовали, с точки зрения коммунистов, советскую гегемонию в Европе и были инструментом, обеспечивающим pax sovietica на восток от Эльбы.
В пропаганде ПНР польско-украинскому или польско-литовскому диалогу места не было, поскольку народы Восточной Европы как часть «большой советской семьи» перестали быть культурно и политически самостоятельными. Коммунистическая идеология вычеркнула их из официальной истории. Народы, бывшие частью Речи Посполитой обоих народов, под кровавым большевистским принуждением «растворились» в зарождавшемся коммунистическом народе Советского Союза. А польские коммунисты при помощи политических убийств, депортаций и насильственной полонизации немцев, украинцев и литовцев уничтожали остатки польской многокультурности, следуя правой идеологии эндеков и создавая этнически однородное государство.
Последствия этой политики ощутимы до сих пор. В представлении многих поляков «поляк» – это характеристика этническая, а не гражданская, республиканская. При помощи националистических штампов значительную часть поляков легко мобилизовать. Критический патриотизм, способный посмотреть на польскую культуру и историю с перспективы меньшинств или соседей, развит слабо. К сожалению, после дискуссий последних лет на тему вызовов, растущих из факта международной миграции, стала очевидной слабая готовность многих поляков встречаться с Другим и адаптироваться в многокультурном и многоконфессийном Европейском союзе.
Заблокированный после войны диалог с Германией
Польские коммунисты блокировали диалог не только с восточными соседями, но и с Германией. Коммунистическая пропаганда относилась к Германской Демократической Республике (ГДР) как к государству – сателлиту советской империи, как к «лучшей», коммунистической, части немецкого народа. Ввиду союза СССР и ГДР коммунистическая пропаганда объявила последнюю государством антифашистским, то есть не ответственным за преступления Третьего Рейха. ГДР не вела с поляками диалога о немецких преступлениях. Примирение было спущено сверху, блокируя развитие таких взаимоотношений между обществами, которые власть не могла бы контролировать. Данная политика не просто не способствовала воссоединению или приязни – она углубляла недоверие между народами.
На протяжении двух последних десятилетий существования советской империи многие независимо мыслящие немцы из ГДР – духовные лица, интеллектуалы, творцы, деятели антикоммунистической оппозиции – особенно сильно пытались, наперекор коммунистической пропаганде, строить настоящий диалог с поляками, стремились способствовать примирению, разговаривая о тяжелом прошлом. Но с этими сообществами коммунисты жестко боролись. Так, после зарождения «Солидарности» в 1980 году власти ГДР опасались, что свободный диалог между обществами повлечет заражение восточных немцев «антисоциалистической бациллой солидарности».
Федеративную Республику Германии (ФРГ) пропаганда ПНР рассматривала как враждебное государство даже тогда, когда Польская объединенная рабочая партия (ПОРП) выступала за углубление политических и экономических связей с Бонном, например, во время нахождения на посту канцлера социал-демократов Вилли Брандта или Хельмута Шмидта. На протяжении всего периода существования ПНР ФРГ использовали как инструмент культивирования антинемецких стереотипов. Пропаганда старательно взращивала в поляках чувство опасности, исходящей от немцев, продвигая миф «Drang nach Osten» – губительной для польского народа культурной и политической экспансии якобы «империалистической» Германии.
Согласно «патриотической» пропаганде ПОРП, только братское содружество с Москвой и присутствие советских войск в Центральной Европе гарантировали ПНР территориальную целостность посредством защиты послевоенной границы на Одре и Нысе. Это был очень действенный миф – тем более что Бонн долго оспаривал законность установления западной границы Польши. Западная Германия рассматривала польскую границу как результат сталинской экспансии, как последствия оккупации Центральной Европы советскими войсками. Конституционный суд ФРГ до 1990 года провозглашал, что только международная мирная конференция может законно утвердить возникшие в результате войны границы.
Послевоенную политическую и юридическую дискуссию о границах коммунисты использовали как доказательство ревизионизма (Западной) Германии. Постоянно подчеркивалось (вслед за советской пропагандой), что разделение Германии – правильный политический шаг, ограничивающий ее политическое и военное развитие и гарантирующий Европе мир, а Польше – безопасность. И только договор о границах, подписанный объединенной Германией и демократической Польшей в ноябре 1990-го, положил конец спорам о границе на Одре и Нысе.
Я уже упоминал, как сильно коммунисты боялись неконтролируемых контактов между обществами ГДР и ПНР, и эта подозрительность распространялась на весь советский лагерь. Границу ПНР контролировали так старательно, будто это была внешняя граница империи, разделяющая враждебные политические системы. Народы Европы разделял не только железный занавес между пространством советского влияния и западными демократиями: существовали и другие, коммунистические, железные занавесы на восток от Берлина: на Одре и Нысе, между Польшей и Советским Союзом, а также на юге, где граница отделяла поляков от чехов со словаками.
«Литературный институт» как центр диалога поляков с соседями
Против организованной коммунистическим режимом изоляции Польши, а также против антиукраинской, антинемецкой и антисемитской пропаганды и выступили Ежи Гедройц и его соратники. Основанный Гедройцем в Риме в 1946 году «Литературный институт» в борьбе с коммунизмом сделал ставку не только на тесные связи эмиграции с антикоммунистическими сообществами в метрополии, но и (в той же мере) на диалог поляков с соседями. Из письма Гедройца Александру Бохэньскому, написанного в 1946 году, но опубликованного только недавно, следует, что Редактор не хотел сводить свою политическую деятельность исключительно к польской перспективе, а хотел смотреть на свою страну с перспективы европейской. Его целью было выстраивание новых связей поляков с Европой. Гедройц понимал, что только глубинная мирная трансформация всего континента и союз европейских демократов дадут полякам шанс на независимость в долговременной перспективе. Учреждая «Институт литературы», Гедройц создавал не только независимый польский, но и европейский центр современной политической мысли. «Возможно, разница между нами та, что я всё чаще мыслю категориями европейскими, а не узкопольскими или центральноевропейскими, и ставлю себе цель создать лозунги новой революции, революции антикапиталистической и антикоммунистической одновременно», – писал он Бохэньскому 24 сентября 1946 года, еще перед выходом первого номера «Культуры» [2].
В реализации этого замысла Гедройц не был одинок: похоже мыслили Зофья Хертц, Юзеф Чапский и Ежи Стемповский. Благодаря этим своим друзьям, а также таким авторам, как Чеслав Милош, Юлиуш Мерошевский, Константы Еленьский и Густав Герлинг-Грудзиньский, «Литературный институт» стал самым активным центром сотрудничества с центрально- и восточноевропейскими эмигрантами, центром, поддерживающим стремление соседей Польши к независимости.
УЛБ и Германия
Сотрудничество круга «Культуры» с восточными соседями – сегодня легенда польской культуры. Так называемая доктрина УЛБ Гедройца и Мерошевского (согласно которой независимость Украины, Литвы и Беларуси является фундаментом безопасности суверенной Польши) стала лейтмотивом польского дискурса в аспекте восточной политики. Однако у меня сложилось впечатление, что политики и эксперты, ссылаясь на доктрину УЛБ, часто забывают, что рассуждения о восточных соседях для Гедройца, Стемповского и Мерошевского были частью более широкой перспективы, включающей будущее всего континента – перспективы, неотделимой от выстраивания добрых отношений с Западной Европой, особенно с Германией. Иногда я даже наблюдаю, как необходимость углубления связей с пространством УЛБ противопоставляется идее европейской интеграции, а активная политика Польши на Востоке – партнерству с демократической Германией. Концепцию УЛБ используют даже как инструмент формирования антибрюссельских или антинемецких установок.
Я с беспокойством замечаю, что общественное мнение в Польше недооценивает степень поддержки Гедройцем, Стемповским, Мерошевским или Чапским идеи далеко идущей европейской интеграции. Также многие забывают, какое важное место в рассуждениях членов «Литературного института» занимал немецкий вопрос и проблема нормализации польско-немецких отношений. Для «Культуры» проблематика УЛБ была неотделима от темы Германии. Это были две стороны одной медали. Как метко подчеркнул профессор Петр Митцнер, следовало бы писать о концепции «УЛБ-Г» парижской «Культуры».
Сам Редактор немецкого языка не знал, но в его ближайшем окружении были люди вроде Юзефа Чапского и Юлиуша Мерошевского, которые на немецком воспитывались. Ежи Стемповский знал немецкий очень хорошо, так как еще до Первой мировой войны учился в Германии и Швейцарии. Со знанием этого языка он в 20-е годы ХХ века работал корреспондентом Польского телеграфного агентства и тогда близко познакомился с политической жизнью Веймарской Республики.
В Стемповском знание немецкой культуры сочеталось с укоренением в культуре народов Восточной Европы. Он и Чапский были теми соратниками Редактора, которые после 1945-го одновременно вели диалог с немцами и с народами Восточной Европы, особенно с украинцами. В контексте зарождения концепции «УЛБ-Г» программным документом для коллектива «Литературного института» является «Дневник путешествия по Австрии и Германии» Стемповского, датированный осенью 1945 года. Еще до формального учреждения Института Гедройц, будучи пресс-офицером Второго корпуса, обеспечил финансы и документы для живущего в Швейцарии Стемповского, чтобы тот после завершения военных действий отправился в Австрию и южную Германию. Целью этого путешествия было получение независимого мнения о политической и социальной ситуации в Австрии и Германии после поражения Третьего Рейха. Гедройц и Стемповский также хотели понять особенности мышления немцев, обремененных опытом нацизма. Готовы ли немцы, воспитанные тоталитарной фашистской пропагандой, к глубоким культурным изменениям, принимают ли они коллективную ответственность за преступления НСДАП? Насколько глубоко укоренился нацизм в Германии? Есть ли там союзники, поддерживающие возрождение новой демократической культуры в Европе? Эти вопросы сопровождали Стемповского во время его немецкой миссии и более поздних путешествий на север от Альп.
Также Гедройца и Стемповского интересовала политика союзников – особенно в аспекте их сотрудничества с восточноевропейскими народами. Их тревожила выдача западными союзниками украинцев, белорусов или казаков советским властям, что грозило депортацией в СССР и часто – смертью. Поэтому одной из главных целей путешествия Стемповского в Германию и Австрию осенью 1945 года было завязывание контактов с украинскими беженцами и документирование их судеб.
Немецкий дневник путешествия Стемповского вышел под псевдонимом Павел Гостовец в 1946 году в Риме и был одним из первых изданий «Литературного института», еще перед зарождением ежемесячника «Культура». Сегодня эта книга – классика польского репортажа. Легендарными стали поэтические фрагменты дневника, в которых на руинах разрушенного Мюнхена автор вспоминает шум украинских рек. На этот отрывок в 1984 году Войтех Карпиньский сослался на страницах первого (цензурированного) сборника эссе Стемповского, вышедшего в ПНР в издательстве «Знак». Полный текст дневника 1945 года до 1989-го выйти не мог, поскольку был невыгоден коммунистам. Впервые в Третьей Речи Посполитой его опубликовало в 2001 году издательство «Чарнэ» Моники Шнайдерман и Анджея Стасюка в сборнике эссе Стемповского, озаглавленном «От Бердичева до Лафитов».
В послевоенном немецком дневнике Стемповский не только упоминает о судьбах украинцев, что было огромным табу во времена ПНР, но и интересуется положением мирного немецкого населения. Критически оценивая действия союзников, он поднимает вопрос о том, насколько уместной стратегией ведения войны с Германией были ковровые бомбардировки немецких городов, систематическое разрушение ткани исторических мест, уничтожение европейского культурного наследия. Могут ли действия, не соответствующие европейским ценностям, быть ответом на нацистские варварства, спрашивал Стемповский. Для Гостовца жертвами уничтоженных немецких городов были не только немцы, но и европейцы, защищавшие европейскую цивилизацию от тоталитаризма.
Несмотря на свежие военные раны, Стемповский смог написать свои дневники без тени ненависти, не требуя реванша. Зная немецкий, будучи знакомым с немецкой культурой, он смог не только установить непосредственный контакт с немцами, но и увидеть в них критичные, антифашистские и авторитарные установки. Созданная им картина послевоенной Германии играет множеством оттенков – она плюралистична. Стемповский смог критически взглянуть на немецкую культуру, точно определить источники тоталитаризма в ней – и одновременно увидеть потенциал, способный послужить созданию новой демократической культуры. В тот период – сразу после войны – это был весьма редкий ракурс: травматический опыт войны, развязанной Германией, был еще свеж. Литературные и интеллектуальные достоинства дневника Стемповского, изданного Гедройцем в 1946 году, так бесспорны, что эту книгу можно признать не только выдающимся литературным произведением, но и одним из первых послевоенных независимых текстов, стремящихся сблизить немцев и поляков. Работа Стемповского – веха в долгой и тяжелой истории польско-немецкого диалога.
Я уже упоминал украинские мотивы, появляющиеся в книге. Параллельно с дневником путешествия по Австрии и Германии Стемповский осенью 1945-го работал над отдельным докладом о судьбах украинцев и украинских политических объединений после войны. Этот доклад профессор Анджей Станислав Ковальчик отыскал в лондонском архиве Музея имени генерала Сикорского. В 2014 году Ковальчик опубликовал эти материалы в сборнике эссе Стемповского[3]. Отчет о визитах в украинские центры в Германии – это не только вдумчивый анализ украинской политической сцены, но и документ, побуждающий польские эмиграционные политические элиты инициировать диалог с украинцами. Стемповский очерчивает пространство, на котором можно – несмотря на разделяющий оба народа кровавый конфликт – начать данный диалог против советского захватчика. Украинский документ из немецкого путешествия показывает, насколько важными для Стемповского и Гедройца были отношения с западными и восточными соседями.
Гедройц очень ценил первый дневник путешествия Стемповского по Австрии и Германии. Еще в Риме он в 1947-м издал его по-итальянски, чтобы тот дошел до иностранных интеллектуальных кругов. Когда я, молодой, живущий в Берлине сотрудник «Культуры», в середине 90-х впервые приехал к Гедройцу в Мезон-Лаффит, Редактор советовал мне прочитать эти дневники и просил помочь издать их по-немецки. Также для него было важно, чтобы на немецкий перевели французские военные дневники Анджея Бобковского «Наброски пером». И я почувствовал глубокое удовлетворение, когда в 1998-м удалось издать первый немецкоязычный том эссе Стемповского, в том числе дневник путешествия 1945 года, в сотрудничестве с гамбургским издательством «Rospo Verlag» [4]. Предисловие к этому сборнику под названием «Мой учитель Ежи Стемповский» написал Ян Котт. Гамбургское издательство в 2000 году выпустило и избранные «Наброски пером» Бобковского в переводе на немецкий Мартина Поллака. Эссеистика Стемповского вошла в немецкое культурное поле, доказательством чему послужило переиздание эссе Гостовца легендарным берлинским издательством Катарины Вагенбах «Friedenauer Presse» [5]. Оба немецких сборника Стемповского вышли с моим послесловием.
О том, как важен был для Гедройца диалог с Германией, свидетельствует выпущенный им в 1984 году немецкоязычный номер «Культуры», в котором был размещен перевод «Эссе для Кассандры» Стемповского. Редактор также был очень заинтересован в продвижении политической мысли парижской «Культуры». В 1999-м в сотрудничестве с Польским институтом в Лейпциге мне удалось организовать первую в Германии научную конференцию о наследии польской эмиграции. Вскоре после смерти Редактора в 2000 году вышел солидный том с материалами конференции, среди которых были тексты, например, Ежи Помяновского, Анджея Фришке, Анджея Станислава Ковальчика и Павла Махцевича [6].
Незадолго до кончины Редактора я успел ознакомить его с окончательным содержанием тома. Эта книга вышла с посвящением Ежи Гедройцу.
Путешествия Стемповского в Германию
Поездка в Германию осенью 1945 года была не единственной миссией Стемповского по поручению Гедройца. Еще до начала 60-х Гостовец предпринял несколько путешествий по Западной Германии и Австрии в качестве посланца «Литературного института». После смерти Стемповского Редактор в 1971 году опубликовал все его послевоенные немецкие дневники в посмертном сборнике эссе «От Бердичева до Рима».
Изданные Гедройцем дневники Стемповского – важнейшее произведение польской послевоенной литературы о Германии до краха коммунизма. Стоит отметить, что были созданы очень интересные репортажи Эдмунда Османьчика, Марьяна Брандыса, Мечислава Яструна, Марии Домбровской о поездках в Германию после войны, но эти тексты написаны с перспективы коммунистической идеологии или под ее давлением. В них содержится множество ценных наблюдений (взять те же репортажи Брандыса), но это трудно расценить как выражение независимого и свободного мнения.
В парижской «Культуре» вышло еще одно значительное произведение, связанное с Германией, – берлинские дневники Витольда Гомбровича. Однако проблема этих заметок заключается в том, что их автор не знал немецкого, а это углубило его ощущение дистанции по отношению к западноберлинскому обществу. Дневник Гомбровича – это, скорее, пронзительный документ болезненного возвращения писателя в Центральную Европу, в место, откуда так близко до родины. Это произведение о самом Гомбровиче, о судьбе вечного беженца, о его травматическом опыте, и в меньшей степени – аутентичная картина немецкой культуры.
Стемповского интересовала немецкая политика, но еще больше его привлекала интеллектуальная и литературная жизнь послевоенной Германии. В своих дневниках он старался описывать, насколько активно возрождается в Западной Германии демократическая культура. В ФРГ он отыскал только один западный субъект политики, интересы которого в 50-х – 60-х гг. были близки интересам польской эмиграции. Стемповский опасался, что Западная Европа согласилась на раздел континента, чтобы жить в мире. Холодная война обеспечивала западным демократиям стабильные сферы влияния, что давало им шанс на восстановление и экономическое развитие. Политические намерения восточноевропейских эмигрантов только мешали. Исключительно разделенная Германия была, по мнению Стемповского, заинтересована изменением послевоенного status quo в Европе. Более того, только в ФРГ, среди немецких интеллектуалов и политиков, Стемповский заметил настоящую внимательность к голосам восточноевропейских эмигрантов. Раздел Германии был раной, на которую они не могли не обращать внимания, поэтому пристально следили за политикой и общественным развитием на восток от Эльбы.
В Германии Стемповский также искал контактов с немецкими беженцами из Восточной Европы. Он быстро понял, что это не гомогенная в политическом смысле группа и в ней далеко не одни ревизионисты, и увидел в них полезные полякам культурные компетенции: интерес к Восточной Европе, знание славянских языков и культур. Стемповский понимал, что именно эти немцы, потерявшие свою родину на Востоке, после войны скажут веское слово в процессе польско-немецкого примирения.
Как я уже отмечал, в Стемповском не было и тени ревизионизма, он не мечтал о возвращении на утраченные «польские Кресы» – он хотел диалога, взаимопонимания с соседями. Возможно, именно благодаря этим установкам он во время своего путешествия по Германии смог заметить, что похоже мыслят многие немцы родом с востока, главными ценностями для которых были мир и добрые отношения с соседями. К сожалению, Стемповский не дожил до кульминационного момента процесса примирения – до польско-немецкого диалога в 70-х – 80-х гг. и периода после 1989 года. Он умер в 1969-м в Швейцарии, незадолго до исторического визита канцлера Брандта в Варшаву в декабре 1970-го, когда федеральное правительство политически закрепило нерушимость послевоенной границы Польши на западе.
Годы, прошедшие после смерти Стемповского, засвидетельствовали, как хорошо он понимал динамику польско-немецкого диалога. Не только первое послевоенное поколение немцев, противопоставившее себя антидемократической немецкой традиции, всё активнее выступало начиная с конца 60-х за примирение с поляками, не только немецкие жертвы нацизма, такие как Вилли Брандт, хотели ослабить напряженность польско-немецких отношений, но и отдельные творцы и интеллектуалы, связанные с землями на восток от Одры и Нысы (графиня Марион Дёнхофф, Клаус фон Бисмарк, Гюнтер Грасс, Зигфрид Ленц), стали важными фигурами в процессе примирения. Как и предвидел Гостовец.
Довоенные произведения Стемповского
В послевоенных немецких дневниках Стемповского в большом объеме встречается исторический анализ, касающийся, в частности, довоенных времен, периода Веймарской Республики и ее краха. Как бывший корреспондент Польского телеграфного агентства в Берлине Стемповский был специалистом по довоенной немецкой политике. Эссе под названием «Паломник», вдохновленное жизнью в Германии и Нидерландах зимой 1923/1924 гг., и набросок «Европа в 1938–1939», датированный июлем 1939-го, до недавнего времени были единственными известными литературными произведениями Гостовца о Германии, опубликованными до Второй мировой войны. Эти эссе упоминал Ежи Гедройц в посмертном томе Стемповского (1971). За последние годы Магдалене Хабере удалось отыскать многие до сих пор не известные довоенные статьи и эссе Стемповского о Германии. Благодаря ее инициативе, поддержанной профессором Петром Митцнером и доктором Эльжбетой Собчак, руководительницей научного издательства Университета кардинала Стефана Вышиньского, мы впервые имеем возможность ознакомиться со всей немецкой эссеистикой Ежи Стемповского. Довоенные тексты, за исключением упомянутого «Паломника», писались без литературных амбиций, что не уменьшает их ценности. Большинство из них – газетные статьи, рассуждения и комментарии на политические темы. Однако с нынешней перспективы они впечатляют интеллектуальным уровнем и точностью политического анализа. В польской литературе найдется немного произведений эссеистического и репортажного толка, в которых еще до Второй мировой войны предпринимается попытка проанализировать судьбу Веймарской Республики и зарождение Третьего Рейха. Только репортажи Антония Собаньского, Бернарда Сингера и Зыгмунта Новаковского времен раннего Третьего Рейха заслуживают сегодня внимания, а также имеют литературную ценность. Но авторы этих репортажей сосредотачиваются на первых годах после прихода Гитлера к власти. Творчество Стемповского охватывает более широкий временной период и скрупулезно документирует кризис немецкой политики с начала 20-х до времен гитлеровской диктатуры.
Характерной чертой довоенных текстов Стемповского о Германии является то, что их автор глубоко симпатизирует первой немецкой демократии. После Первой мировой войны такие взгляды среди поляков встречались редко, так как абсолютное большинство немецких политических элит, как либералов, так и социал-демократов, не было готово признать независимое польское государство, родившееся в результате военного поражения Германии. Немецкий историк Мартин Боршат метко назвал эту установку «отрицательной немецкой политикой по отношению к Польше». Веймарская Республика смогла инициировать процесс примирения с французами и даже начать военное и экономическое сотрудничество с Советским Союзом, но оказалась не способна выработать хоть какие-то инструменты диалога с поляками.
Стемповский прекрасно знал об этом, видел слабые стороны немецких демократов, но в то же время понимал, какие роковые последствия для Польши будет иметь крах Веймарской Республики. В своих текстах он, разумеется, писал о польско-немецких конфликтах, о несовпадении интересов, но в то же время старался, чтобы польский читатель лучше понял политическую динамику Германии. И писал он эти тексты как решительный противник коммунизма и нацизма, рано поняв, насколько близки политически сторонники Гитлера и Сталина, что в те времена не было очевидным, и насколько губителен для немецкой демократии союз НСДАП и коммунистов.
Политические симпатии Стемповского (как и его отца, Станислава Стемповского) были отданы демократическому социалистическому движению и либералам. В текстах Гостовца можно найти портреты видных деятелей Веймарской Республики – таких как Фридрих Эберт, Густав Штреземанн или Вальтер Ратенау. Ни один из них не смог сделать шаг навстречу Польше, что в итоге ослабило их позиции и дало шанс национализму. У польской стороны также отсутствовала политическая воля к сотрудничеству с Германией. Ни в лагере Пилсудского, ни в лагере эндеков никто не хотел и не думал о диалоге с немецкими республиканцами. Государства, оба возникшие после Первой мировой войны, остались в состоянии конфликта, угрожающего их существованию. Это отсутствие диалога между Польшей и Германией – явление очень странное, если вспомнить, что значительная часть поляков в межвоенный период говорила по-немецки, получив образование во времена немецкого господства.
В атмосфере приближения Второй мировой войны шанса политически использовать этот культурный потенциал, к сожалению, не было. Только в текстах Гостовца можно отыскать попытки формирования конструктивных установок в отношении соседа. Стемповский был в этом заинтересован, поскольку верил, что только такие установки могут защитить Европу от агрессии нацистов и коммунистов. Он был заинтересован в успехе Веймарской Республики не только потому, что ее создали либералы и социал-демократы, но и потому, что она была государством, которого не хотела значительная часть немцев: армия, бывшая имперская аристократия, бывшие имперские чиновники, крайние националисты и коммунисты. С самого начала существования Веймарской Республики Стемповский понимал, как многочисленна группа ее противников и каким уязвимым политическим субъектом является первая немецкая демократия.
Характерна для текстов Гостовца и критика политики западных союзников по отношению к Германии. Стемповский не только видел темные стороны наложенных репараций, которые замедлили развитие немецкой демократии и превратились в проблему, питающую экстремизм. Критиковал он и полное отсутствие у победителей представления о путях, которыми можно идти к миру в Европе, критиковал политику, которая ускорила бы процессы демократизации. В своих рассуждениях Стемповский выдвигал любопытный тезис о том, что большинство консервативных западных политиков не заинтересовано в стабильной Веймарской Республике, поскольку боится успеха социал-демократов и либералов, который усилил бы привлекательность эмансипационных движений за границами Германии. Стемповский отмечал существование на Западе консервативных, авторитарно-феодальных установок, совпадающих с авторитаризмом некоторых политических сил в Германии. В 30-е годы Стемповский критически оценивал политику умиротворения (appeasement), то есть политику уступок, которые Великобритания и Франция делали Гитлеру. Он не питал никаких иллюзий насчет целей политики НСДАП и не верил, что с Гитлером возможны компромиссы.
Голос Стемповского в довоенных текстах о Германии звучит как пророчество Кассандры. В легендарном «Эссе для Кассандры» он после войны вспоминал дальновидность Шимона Ашкенази. Довоенные наброски, которые отыскала Магдалена Хабера, демонстрируют способность к пророчествам у самого Стемповского.
Европейские уроки Гедройца и Стемповского
В своих эссе о Германии Стемповский подчеркивал, что западные демократии не защитили Веймарскую Республику потому, что не мыслили в долгосрочной перспективе, опираясь в формулировании общеевропейских интересов на либеральные, демократические ценности. После Первой мировой войны европейские демократии не смогли преодолеть исторические разногласия, что дало шанс националистам. Экономическую систему, основанную на социальной справедливости, Европе построить также не удалось, и это усилило позиции коммунистов и фашистов. Гедройц и Стемповский стремились к тому, чтобы европейцы извлекли урок из негативного опыта межвоенного периода – опыта, который привел к катастрофе. Поэтому после 1945 года так живо и интересовались тем, что думают европейцы о будущем континента, о выстраивании нового, мирного, политического порядка. Немецкие эссе Гостовца выражают общие политические установки Гедройца и Стемповского.
Данная статья – послесловие к книге: Ежи Стемповский, Германия. Тексты 1923–1965 гг. Подготовка к печати и предисловие Магдалены Хаберы. Научное издательство Университета кардинала Стефана Вышиньского. Варшава, 2018.
Текст публикуется с согласия автора и Научного издательства Университета кардинала Стефана Вышиньского. Спасибо!
[1] T. Snyder, O tyranii. Dwadzieścia lekcji z dwudziestego wieku, Kraków 2017, s. 114.
[2] S. M. Nowinowski, Jerzy Giedroyć w 1946 roku, Gdańsk 2018, s. 95.
[3] J. Stempowski, Relacja z wizyty w ośrodkach ukraińskich w Niemczech, w: tenże, W dolinie Dniestru. Pisma o Ukrainie, Warszawa 2014, s. 282–302.
[4] J. Stempowski, Bibliothek der Schmuggler, Hamburg 1998.
[5] Tenże, Von Land zu Land. Essays eines Kosmopolen, Berlin 2006.
[6] Die polnische Emigration und Europa 1945–1990. Eine Bilanz des politischen Denkens der Literatur Polens im Exil, hrsg. von B. Kerski, Ł. Gałecki, Osnabrück 2000.
